Всеволод Овчинников, обозреватель "Российской газеты"
Вряд ли есть еще в мире народ, чей родной язык, и прежде всего письменность,
оказывают столь большое влияние на национальный менталитет, на формирование
человеческой личности. Дело не только в том, что заучивание иероглифов отнимает
у китайских детей по крайней мере втрое больше времени, чем правописание у школьников
в других странах.
По личному опыту знаю, что китайская грамота, которой я занимался по восемнадцать
часов в неделю в Военном институте иностранных языков, сделала меня другим человеком.
В школе мне удавалось быть круглым отличником, презирая "зубрил",
сдавать экзамены на пятерки методом "кавалерийской атаки". Китайский
же язык сделал меня педантичным.
Я стал похож на еврейского мальчика, которого учат играть на скрипке: не будешь
пилить смычком по шесть часов в день - не продвинешься ни на шаг. После пяти
лет обучения в институте и одиннадцати лет работы в Пекине моя бесшабашная русская
натура обрела черты, которые обычно приписываются немцам, но еще более присущи
китайцам: организованность, настойчивость, целеустремленность. Тот, кто ищет
легких путей в жизни, не станет учить восточный язык.
Сложность китайской грамоты стала нарицательной. Владение иероглифической письменностью
издавна служит в Поднебесной не только критерием образованности, но и ключом
к карьере. Задолго до нашей эры китайский феодализм был по-своему демократичен.
Все государственные должности заполнялись на конкурсной основе. Претенденты
писали сочинения, состязаясь в знании классических конфуцианских текстов сначала
в уездах, затем в провинциях и, наконец, в столице. Вместо заполнения анкет
о нанимаемых судили по их почерку. Китайцы поныне считают каллиграфию зеркалом
характера человека.
Чтобы выйти в люди, требовалось учиться прилежнее других. Образование издавна
служило в Поднебесной главным и единственным каналом социальной мобильности.
Не случайно, обращаясь к другому человеку, китаец вместо "господин"
говорит "учитель" ("сяньшен"). До 1949 года 80 процентов
китайцев не умели читать и писать. Работая в Пекине в 50-х, в годы революционного
романтизма первой пятилетки, я застал множество массовых кампаний. Кроме уничтожения
мух и воробьев среди них была и тотальная ликвидация неграмотности.
Ныне в Поднебесной насчитывается полтора миллиона учебных заведений, где учатся
260 миллионов человек, или каждый пятый житель. Всеобщим обязательным девятиклассным
образованием охвачены районы, где проживает 90 процентов населения. А оно со
времени провозглашения КНР более чем удвоилось. Примечательно и то, что если
прежде в школу ходили лишь 15 процентов девочек, то теперь количество школьников
и школьниц практически сравнялось. В стране все еще остается 170 миллионов неграмотных.
Начиная осваивать китайскую грамоту, мы когда-то мечтали: вот если бы жители
Поднебесной перешли на алфавит! Потом узнали, что иероглифика - связующее звено
для провинций, которые говорят на разных диалектах. Когда пассажиры поезда Пекин
- Шанхай спрашивают проводника: сколько продлится стоянка, тот чертит пальцем
на ладони воображаемые иероглифы. Ибо слово "сы" на севере значит
"четыре", а на юге - "десять".
Хорошо хоть, что Китай по примеру Японии ограничил до 1800 число иероглифов
в газетных текстах. Но и это почти в двадцать раз больше, чем знаков в клавиатуре
современного компьютера. Как же китайцы умудряются набирать тексты или слать
сообщения с мобильного телефона, где кнопок еще меньше? К счастью, способы нашлись.
Например, написать, как слово звучит, затем выбрать подходящий иероглиф из предложенных
вариантов. И когда мой сосед в пекинском метро гибкими музыкальными пальцами
набирает на мобильнике СМС, я убеждаюсь, что в Поднебесной скоро непременно
появятся пианисты-виртуозы мирового класса.